В гостях у «Междуречья» Наталья Шитикова
Лето традиционно становится периодом особенной активности встреч в литературном клубе «Междуречье». Сегодня мы рады представить вам творчество Натальи Шитиковой.
Её имя хорошо известно жуковской читающей публике.
В своё время замечательный поэт, член Союза писателей России Николай Алексеенков так охарактеризовал её стихи: “…Поэтесса неотделима от своих героев, вместе с ними она любит, радуется, печалится, удивляется и сомневается. Одним словом, вводит нас в новый мир человеческих взаимоотношений и душевных переживаний”.
Трудно что-то добавить к мнению мэтра. Добро пожаловать в поэтический мир Натальи Шитиковой.
* * *
Развешивая яблоням серёжки,
Припрятанные в ковшике ладош,
Походкой лунной ходит по дорожке
В саду цветущем
осторожный дождь.
К стеклу окна ночной пейзаж
приближен.
Задумаюсь о смысле бытия.
С соседской крыши
золотисто-рыжий
Кот смотрит в небо так же, как и я.
В щелях притихли мошки,
осы-злючки –
Им по утру вставать
в такую рань…
Попалась тень крыжовнику
в колючки,
Обрезавшись о листьев филигрань.
Я не томлюсь догадкою случайной.
Всё, как и должно, только
время ждёт.
На тёмной кухне, звякнув ложкой
чайной,
Внезапно чашка на пол упадёт.
Мне душно. В сад! На воздух!
Он излечит
От невзначай нахлынувшей тоски!
Но яблонь цвет роняет мне
на плечи
Отжившие седые лепестки…
Не от того ль не жар по телу, холод,
Кровь отошла от влажного лица?
Ах, кто из нас когда-то
не был молод
И верил: дням ни счёту, ни конца!
И мне казалось: целый мир объемлю…
Но под ногой росток буравит твердь,
Чтоб, как и я, из тьмы придя на землю
Изжив свой срок тихонько умереть.
Светает. Сбила капельки-серёжки
Прошедшая по тёмным веткам дрожь.
В моём саду, не путая дорожки,
Походкой лунной бродит
майский дождь…
* * *
Последние цветы.
В них нет июньской неги,
Но жажда жизни в них
всё также горяча.
Сквозь слёзы ноября,
не думая о снеге,
Они горят светло, как Божия свеча.
В них страха смерти нет.
В них – пыл горячей страсти.
Пусть каждый лепесток
их стужа сторожит,
Как будто говорят:
— «Вы нами жизнь украсьте!
Каким бы ни был день,
нельзя бояться жить.»
Мороз их поведёт
на казнь перед рассветом
И жертвенную кровь
пороша припушит.
Зачем они цветут?
Затем, чтоб в мире этом
Никто не забывал о красоте души.
Сочувствуя цветов
коротенькому веку
Спешим до холодов
их в вазы убирать.
Но им дано служить
примером человеку,
Как должно ярко жить
и кротко умирать.
Последние цветы сияют
каплей света
Сквозь слёзы ноября
и палых листьев чад.
В них Истины зерно
и мужество Поэта
Сказать, когда кругом
испуганно молчат.
* * *
Над самой тонкой сосны гнули выи.
Над самой младшей в золотом бору.
Зимой ей древоточец сердце выел
И золотую источил кору.
А ветер затевал шальные игры,
Был горизонт перед грозою сиз.
И ржавчиной изъеденные иглы
С ветвей иссохших осыпались вниз.
Бор купол неба подпирал спиною
И хмурых сосен тонконогий строй
Прощально пел с слезою смоляною
Над обречённой младшею сестрой.
Сосна стояла наготой пугая.
Беспечных птиц, что привела весна.
Она не знала, что уже другая —
Ей жизнь земная сделалась тесна.
Помеченная гибельною меткой,
Звончей, чем половецкая стрела,
Она махала ветру рыжей веткой
Ещё не осознав, что умерла.
* * *
Синий вечер. За плетнем криница
Устремила в небо ясный зрак.
В дальней-дали мечется
Словно Ангел посылает Знак.
И душа, гадая, что в нем скрыто,
Ноет словно заболевший зуб…
Лошадь пьет, и падают в корыто
Капли с теплых лошадиных губ.
Чуть подёрнут невесомой хмарью
День в жару отбредивший зенит.
Поспешая к хлеву, тётка Марья
На ходу подойником звенит.
Мышь, зерно у сонных кур воруя,
Из-под ног ударилась в бега.
Словно дождь грибной, парные струи
В жестяные бьются берега.
Память будто опоит дурманом,
Прошлое на миг омолодит.
Тихий вечер матовым туманом
За рекой в низине закадит.
Пахнут травы. Скоро косовица.
Отсырела на цветах пыльца.
Хлюпнет дверь и скрипнет половица,
Пес вздремнувший скатится с крыльца.
Выйдет дед и покашляв с надрывом,
Пыхнет трубкой : «Завтра быть грозе!
Вишь, стрижи черкают над обрывом –
Их прогноз верней, чем из газет!
Так всегда: на сенокос в июне
Бог пошлет и дождичка и гроз.
Нынче густо клеверком и нюней
С медуницей дикий луг зарос.
Да напасть — им корни крот молотит.
Сколь годов там бедокурит крот.
Спать пора!» И в сумерках проглотит
Деда двери шамкающий рот.
-Знамо, утро ночи мудренее! —
Ухнет филин, дерзкий дух лесной.
Вечер гаснет. Тени все длиннее.
Ветер мост качает подвесной.
Диких трав, вдыхая дух целебный,
Маятой души не разорю.
Лошадь смачно, словно
мякиш хлебный,
Дожуёт вечернюю зарю.
В душных сенцах дед вздыхает старый
Задремать, мешая, тишине.
Сушат звёзд вселенские отары
Голубое руно в вышине.
Пауки настраивают кросна,
Паутинок чинят летний шелк.
Вдруг помнится: по траве безросной
Милый сердцу человек прошел.
Из горсти воды криничной выпью.
Комарье смахну – терпеть невмочь.
Далеко в болоте крикнет выпью
Словно тать крадущаяся, ночь.
Молча в сенцы дверь рукой нашарю.
Не заснул бы до рассвета, но
Словно тётка Марья вдовьей шалью,
Полночь занавесила окно.
* * *
Старый дом. На ржавой крыше
Дождь читает акафист.
Сенцы – выпяченной грыжей,
На крыльце опавший лист.
Крынки с глиняными лбами,
Узких меж кривой пробор…
Часто битыми зубами
Огрызается забор.
Ветер, гикнув словно лошадь,
Тряпку выхватит из рук,
Грязь обсушит на калошах,
Что топтались по двору.
На окне рассохлась рама,
Спину сгорбила скамья.
В этом доме мама, мама,
Мама старится моя.
На столе подходит тесто.
Свежевскопана гряда.
Повзрослевшим, стало тесно —
Нас позвали города.
В тусклых окнах осужденье.
Мал лампадки огонёк.
К маме мы на день рожденья
Приезжаем на денёк.
Понимаем: чаще б надо,
Нити с родиной тонки.
У неё одна отрада
Наши редкие звонки.
Не подаст, тоскуя, вида,
Не встревожит никого.
Вспомнит про Царя Давида
С дивной кротостью его.
В тёплой кофте не по росту –
Полюбилась – ей видней —
Носит помин по погосту
Мёртвой, кланяясь, родне…
Мысль, гоня, о неизбежном
Долго штопает носки.
Старый дом зимою снежной
Превратится в белый скит.
Век неполный за плечами —
Мода возраст не скостит,-
Дом ненастными ночами
Каждой косточкой хрустит.
Ни навязчива ни грамма,
Ни обуза никому…
Дрогнет сердце…Мама-мама,
Ты ровесница ему.
Дней, как листьев палых, много,
Шевельнёшь их — тихий шум.
Я прошу за маму Бога,
Жизни долгой ей прошу.
***
Пусть дома нет и той тропинки,
Где первый шаг мой в белый свет,
Мне память явит без запинки
Все то, чего в помине нет.
Где в праздном, суетном и пошлом,
Беспечный, не заметил я,
Что стало будущее прошлым
В круговороте бытия.
Давно ль, ребенок-неумеха,
Я шел на синей птицы крик?
И, вот, бреду за долгим эхом —
Давно зажившийся старик.
Уже дорожки торят внуки
И белый свет все также бел.
Но, как сегодня: мамы руки
Мою качают колыбель…
* * *
Матери моей посвящаю
Потрясенье делает нас строже,
От того и слезы, как елей.
Станут уходящие дороже,
Станет невозвратное милей.
Скрыты тени душ за амальгамой,
Знаки судеб – в камешках перстней.
Станет Божьей милостию с мамой
Повидаться в сокровенном сне.
В зеркалах, блеснув спиною гнутой,
Молодик не долго будет жить.
Каждою отпущенной минутой
Спохватившись, станешь дорожить.
Вдруг поймешь: земля не знает края,
Зря растряс запас душевных сил.
Сослепу проехав мимо рая,
Наугад по жизни колесил.
Что молитва — есть вода живая
Прав, кто мудро к случаю сказал:
«Смерть, глаза почившим закрывая,
Открывает у живых глаза…»
Думаем, что мамы будут вечно,
Не уйдут от нас за окоём.
Оттого бездумно и беспечно
Им живым любви не додаём.
В вышине и призрачно и немо
Млечный путь течёт над головой.
По листочку, словно звёзды с неба,
Календарь теряет годовой.
Жжёт и ноет левая лопатка:
Мамы нет, она ушла за грань…
У икон не знает сна лампадка,
Пламенеет на окне герань.
Пахнет влажно мытыми полами
И, прищепкой, схваченный, крылат,
Ситцевый с заплаточкою мамин,
Как душа, распахнутый халат.
И её пометки на страничке.
Их прочтёшь — подкатит к горлу ком:
Песня о подстреленной синичке
В майский день неведомым стрелком.
А еще: «…у жизни хватка волчья.
Бед и скорбей неподъёмный пласт
Не скуля, неси и выплачь молча –
Бог по силам, лишнего не даст.
Даже если припекает лихо,
Дней, тебе не данных не желай…»
И за грань ступила тихо-тихо,
Как и на земле всегда жила.
Не узнать, когда сгоришь,
как спичка –
Божья Тайна тем и хороша.
Зёрнышками кормится синичка,
А молитвой – мамина душа.
* * *
Слова опасны, как мечи,
Остры их лезвий грани.
Давай с тобою помолчим
Друг друга, зря, не раня.
Не стоит умножать обид.
Пусть сердце, мягче воска,
Большой войне отбой трубит
И отзывает войско.
И взглядом молний не мечи –
Душе и так тревожно.
Упрёков острые мечи
Вложи обратно в ножны.
От столкновения планет
Кружат осколки роем.
На свете белом жальче нет
Развенчанных героев.
Что на разрыв канат тянуть?
Уже ль понять не проще:
Слова, как листья, не вернуть
Раздетой ветром роще…
* * *
Когда душа не постареет,
А тело сдаст наверняка,
Мир поскучневший отогреет
Слегка взгрустнувшая строка.
Не стоит страхом изводиться –
Создатель делал всё всерьёз.
И день, что завтра народится
Из смеха, радости и слёз.
Цвета и звуки в нем не глуше!
Взирай на Млечный путь смелей!
Что не вместилось в наши души
Мы оставляем на земле.
А после нас — сады и дети.
Так и не познанное всё.
Мы лишь грехи и добродетель
В своей поклаже унесём.
Так вот! Забудь про страх отныне!
По строкам наугад бродя,
Душа должна стряхнуть унынье,
Как птица перья от дождя.
* * *
Опять закат свои вскрывает вены.
Так должно быть, но боль души остра
От осознанья, что и мы мгновенны,
Мгновенней искр, летящих от костра,
Что мысли наши во вселенском спаме,
О «до» и «после» знать нам не дано,
Что сбережёт о нас чужая память,
Как свет звезды, которой нет давно.
Но, мой Творец,
из оболочки тленной
Благодарю за всё, что дал мне Ты:
За краткость жизни,
вечность во вселенной
И землю несказанной красоты.
* * *
Осень. Грустно. Хмуришься плаксиво,
Словно сам отжил с листвою век.
Все в природе старится красиво,
Не красиво смертен человек.
Это только кажется: мы те же,
А в лицо заглянешь – не узнать.
И, душа… Ну, чем её утешить?
В даль, какую светлую позвать?
Дождь, надолго ноги с неба свесив,
Плачет так, что слёз не осушить.
Тянем годы, не уравновесив
Дряхлость тела с юностью души.
Знаем: вёсны за зимою снежной,
У всего земного строгий век.
Если перемены неизбежны,
Испытать их должен человек.
И в юдоли долгой и не долгой,
Повиликой суеты обвит,
Обретя покой в духовном долге —
Жить в надежде, вере и любви.
Это так. Но только жальче ясень,
Что листвой не брызнул по весне.
Неба свод до горизонта ясен,
Но душе от этого грустней.
