Изыскания пытливого дилетанта: Околотютчевская быль
Казалось бы, уж написано-переписано о нём… Тютчев там – Тютчев сям, а набери фамилию в поисковике, окромя «даббл-ю», лента выдаст пару статей на Дзене, тройку вариантов биографии и вагон стихов – из первой канонической десятки. В глубинах сети, конечно, найдётся всякое, но чего-то как-то не хватает. На ютубе первым выстреливает вообще Фёдор Фёдорович – сын поэта – со своими аудиокнигами. Стихов, конечно, невообразимое множество в разнообразнейших вариантах. И всё же чего-то не достаёт. Видимо, не достаёт их самых… то есть чувств-с. Их самых, исходящих прямо-таки из читательских и почитательских душ. И ведь много их, этих самых чувств, и год от года больше, но в сети они не укоренились ещё. Так давайте укореним: попробуем по мере скромнейших силёнок транслировать в мир субъективный взгляд брянского уроженца на сокровища, отмеченные вензелем «Ф.Т».
Овстуг. Беседка на островке.
Шагаю по аллее овстугского парка. Мимо флигеля, к дому, нависшему колоннадой над центральным входом. Штамп в подсознании требует написать: в голове незримым набатом стучат бессмертные тютчевские строки. Не-а, не стучат. И так хорошо. От дома поворачиваю направо — вниз, к памятнику. Иду не по дорожке – по траве. Дождь недавно прошёл. Ботинки мокрые – ну и пусть.
Бронзовый Тютчев застыл в неудобной, но весьма поэтической позе. За его спиной арка мостка, ведущего на островок среди утино-лебединого пруда. На острове – беседка и ивы. На крыше беседки и ивах — вороны. Но они сейчас улетят, прокаркав на прощание. Это лучшее место, чтобы уткнувшись в ноут, выудить из сердца то, что там застряло с пометкой «Тютчев».
***
Для человека, рождённого на брянской земле с неразумного детства известна аксиома: Пушкин первый, Тютчев второй. Кто это придумал, не знаю, но у меня с начальной школы эти имена идут одно за другим. То есть сначала: «Выпьем с горя, где же кружка», а потом «Я встретил Вас и всё былое».
«В отжившем сердце ожило-о-о…», — распевал я учащимся начального звена по дороге в школу. Идти было километра три. В основном по пустырям вдоль железной дороги. Когда проходил поезд, можно было орать во всё горло: «Я вспомнил время золото-о-о-е…». Поезд прошёл, а я всё ору: «И сердцу стало так тепло». Бабка с козой на поводке уставилась на меня. Проводила взглядом. В глазах читалось: «Идиот, ещё каменюкой кинется…» Так Тютчев входил в жизнь на бытовом уровне.
***
Когда я впервые попал в Овстуг, уже не припомню. Только было это задолго до двухсотлетия поэта. Долго бродил по парку. Разглядывал деревья. В доме было не интересно. Подлинных предметов почти не было. Дом, возведённый на старом фундаменте, ещё был пуст. Чего-то в нём не хватало. Но был человек, который наполнял пространство содержанием.
Владимир Данилович Гамолин – создатель и хранитель музея. В шестидесятых годах приехал в Овстуг преподавать литературу. С него начался музей. Сначала маленькая комната. Потом один зальчик. И пошло-поехало. Остановить этого человека уже не было возможности.
Закрутились Дни поэзии. Приезжали на них маститые авторы. Имён, правда, не помню, но, по рассказам очевидцев, знаю, как они готовились к выступлениям. За кулисами наливали поэту гранёный. Он его выпивал, занюхивал хлебной коркой и шёл читать. Отчитав, получал второй стакан с аналогичной закуской. Сейчас эта традиция умерла, но читать стихи продолжают.
В день поэзии на крыльце ставят микрофон. Руководитель Брянского отделения Союза писателей Владимир Сорочкин предоставляет слово. Читают по одному-два стишка. Много брянских поэтов, гости… Тут же иногда ставят фоно. Тогда местные оперные дивы оглашают окрестность сопрано-альтовыми изысками. К двухсотлетию поэта академические авторы наваяли целую романсиаду. Музыка по большей части очень умна. Тютчевские стихи тоже умны. Плюс на плюс неизменно рождает минус. За атональным аккордом теряется магия слова. «Мысль изреченная есть ложь» — Тютчев прозрел и этот казус. В итоге сопрано безбожно фальшивят, не дотягивая до заданной смысловой высоты.
Не фальшивит Смоктуновский, декламируя «Не плоть, а дух растлился в наши дни». Слоги, как каменные глыбы, падают наземь, выстраивая небывалый словесный кромлех.
Жаль, Смоктуновский, не был в Овстуге. Был Юрский. Вместе со всей съёмочной группой «Отцов и детей». Из поэтов почтил Дементьев. Читал вдохновенно, смотрелся естественно.
А однажды в «Ночь музеев» соткался буквально из воздуха в дверном проёме некий субъект в бейсболке и джинсах, смутив атмосферу умиротворённой таинственности дома-музея. Это был Виктор Пеленягрэ – автор текстов знаменитых на всю страну песен. «Акапулько – а-я-я-я» — летели звуки, ударяясь в статуи Тютчева и его родственников. Пеленягрэ, конечно, человек талантливый, и в тот вечер сумел с лёгкостью обнажить диссонирующую пропасть между вечным и сиюминутным.
***
Тютчев музыкален, но по-особому. Стихи его таят мелодию в глубине. Она проступает росой на лепестке, незаметно, но неотвратимо, если была звёздная ночь и грядёт ясный день. Дунет ветер – и нет мелодии. Успей поймать!
И снова личное. Однажды меня попросили прийти в местное ПУ на тютчевский вечер и спеть (о, святое дилетантство!) песню. «Только не пойте, пожалуйста, «Я встретил Вас». Это мы сами споём», — попросили организаторы. А я, грешным делом, больше ничего подходящего и не знал. Но отказать было невозможно. Взял томик, стал листать, надеясь выбрать что-нибудь покороче, быстренько наложить какую-нибудь шаблонную мелодийку, спеть разок и развязаться с теми, кому невозможно отказать. И нашёл, и спел, и развязался. Только мелодийка не забылась. Проросла и стала палочкой-выручалочкой в тёмные времена, когда ничего не писалось, ничего не горело в личной светёлке. «Люблю глаза твои, мой друг, С игрой иx пламенно-чудесной, Когда иx приподымешь вдруг И, словно молнией небесной, Окинешь бегло целый круг… »
Эту песенку где-то как-то услышал Гамолин. Мне сказали, что одобрил. Позвали в Овстуг. В день рождения Тютчева 5 декабря (в самом начале века) в музее был особый вечер. Гостей водили по комнатам, просвещали и всячески мистифицировали. Я сидел в маленькой комнатушке с колоннами, прямо у печки на стульчике. Пел под гитару «Люблю глаза твои» и понимал, что здесь уже не пусто. Новодел наполнился духом. Каждое тютчевское слово, вылетая из уст, обретало форму и объём.
***
Пятью километрами выше Овстуга, над Десной возвышается древний курган. На нём – крест.
Это Вщиж. Древний город был в своё время центром целого княжества. Сейчас здесь небольшая деревенька.
“От жизни той, что бушевала здесь?
От крови той, что здесь рекой лилась,
Что уцелело, что дошло до нас?
Два-три кургана, видимых поднесь…”
Это четверостишие из стихотворения Тютчева «По дороге во Вщиж».
Думаю, не ошибусь, если скажу, что первая его строчка известна всем. Её теперь повторяют как поговорку или цитату из любимого фильма.
Есть гипотеза, утверждающая, что именно здесь написано «Слово о полку Игореве». И написал его, якобы, князь Роман Брянский, сидя во Вщиже. Гипотезу эту выдвинули не местные патриоты, а заметный питерский учёный. Представлял он свою гипотезу в Овстуге. Грешным делом, позабыл я, как его зовут. Помню только, что лет ему за сорок, нет у него передних зубов, зато имеется окладистая борода. Он — ученик знаменитого академика Лихачёва. Главным доказательством гипотетических утверждений стал лингвистический анализ.
Уж не знаю, верна ли гипотеза, но в устах его «Слово» звучало, как трансляция из прошлого. Потом он выхватывал из слов корни и объяснял, чем они привязаны к нашей местности.
Если верно утверждение учёного, то и рождение Тютчева в Овстуге наполняется особым смыслом. Хочется в это верить.
***
Снова стал накрапывать дождь. В беседку, где я щёлкал по клавишам ноута, вбежали, спасаясь от дождя, жених с невестой. Стали целоваться, не дожидаясь криков «горько». Свидетель предложил мне шампанское, а я за рулём. Обидно было отказываться. Хором прочитали «Люблю грозу в начале мая», лихо заменив вторую строчку с авторской на матерную. Тютчев не обидится.
Свадебные кортежи со всей области едут в Овстуг. Цветочки возлагают, фоткаются… Для музея это приработок. Музей-заповедник так и не добился получения федерального статуса. Содержит его регион. Может, поживи Гамолин подольше, добился бы федерального признания. После него в музее директорствуют женщины. Замечательные! Но Владимир Данилович был один такой. Иногда кажется, что деревья в парке по нему скучают, даже больше, чем по Тютчеву. Хочется верить, что они будут скучать и по мне, когда я, сложив ноутбук, отправлюсь вверх по Овстугской дорожке к стоянке авто. Но я вернусь, а Тютчев с Гамолиным… Да они никуда и не уходили!
Олег Михеев, Жуковка
Фото автора
