По долгу памяти

Он сроду ничем не болел, с детства закалил себя. Крестьянский мальчишка, не помнящий отца: в двадцатых годах, в пору коллективизации, батю убили кулаки. Одиннадцать детей в семье — мать в колхозе надрывалась, чтобы голодных ртов ораву напитать. Да где тут справишься – жизнь босоногая, доля слёзная, вдовья: в сенцах под лавкой стояла пара сиротских башмаков – одна на всех…

Так и закалился пацан: в школу и на работу ходил босиком, от ранней весны до заморозков, за шесть километров от дома. Работал пастушонком в колхозе, помогал матери, свою копейку в дом приносил. И крепким вырос, выносливым, до восьмидесяти пяти годов ни простуд никаких, ни таблеток не знал. А умер, да что там умер – погиб, можно сказать, от московского смога в сентябре 2010 года. Жарким выдалось то лето, и начало осени было сухое, бездождное, и никак не сдавались разметнувшиеся стихийные пожары: горели торфяники, леса, поля — Москва и Подмосковье утопали в удушливом тумане дымной гари. Солнце будто сквозь мутное стекло глядело, люди в масках ходили – все помнят новостные ролики о той аномалии-катастрофе…
Конечно, лучше бы старику дома в те дни оставаться, в своей квартире на Дорогомиловской улице, где без малого тридцать лет прожил. Совсем уж москвичом сделался, даже характерный говорок московский приобрёл – явственно в речи его столичное аканье слышалось – вот и следовало переждать зловредный туман на диване, перед телевизором, со включённым комнатным кондиционером – так нет, на прогулку засобирался, понадеялся на себя: мне ли, мол, дыма опасаться.
Дочка его, Эмма Алексеевна – коренная, можно сказать, москвичка, родилась в столице, и живёт там всю жизнь, мы с ней созванивались – так вот, она рассказала, что папа физкультуру очень уважал, и детей к ней активно приобщал, всегда крепок был, здоров и бодр, ни на что не жаловался, до преклонных лет моржеванием занимался, без ежеутренней зарядки себя не мыслил, пробежки совершал в любую погоду. Особенно зимой любил — по холоду, по морозу, по заснеженному парку, а лыжные походы в лес называл не иначе, как «милое дело». Нисколько не боялся стужи, дружил с ней, «мороз здоровье дарит» — часто говаривал. Да только настырная беда с другой зашла стороны, словно подкараулила: не простудой, не сквозняком, а жарой и духотой ударила ветерана, будто дубиной оглушила. Стало дурно ему прямо на улице – на своей, Дорогомиловской — немного до дома не дошёл. Видели прохожие, как за сердце схватился, как сполз по стене на тротуар. Увезли на «скорой» в больницу, а там он, как ни бились врачи, через два дня скончался, в сознание не приходя.
…А ведь Алексей Васильевич Азаров — наш земляк, уроженец деревни Новая Буда Жуковского района. Родился в 1925 году, ранним утром девятого мая – через двадцать лет этот день станет днём Великой Победы, а новорождённый Алёша встретит его в столице Австрии – Вене, уже боевым офицером – гвардейцем, опалённым войной фронтовиком-орденоносцем. Хоть и жил в Москве, а малую родину никогда не забывал: в Новой Буде всегда его ждал дом родительский, и родня была встрече душевно рада.
Да, родился 9 мая. Символично? Символично. Он всегда дорожил этой особинкой в своей биографии, и очень радовался, когда и другие её подмечали. Где-то в году тридцать девятом их семья переехала в Ленинград. Алексей поступил в энергетический техникум, в сорок первом закончил второй курс обучения, и с лёгкой душой собрался на малую родину съездить — да грянула война. А раз война, то незамедлительно надлежит добровольцем на фронт уходить – и студент Азаров рванул в военкомат.
И опять незадача — не подошёл по возрасту, годков не хватило. Что делать? Поспешил к старшему брату – секретарю городского комитета комсомола. Тот и выправил ему новое свидетельство о рождении, приписав два года. Хотя и одного года было достаточно, да уж раз такое дело, приписал два – для верности.
И призвали Алёшу, но, конечно, ни в какие окопы, как он мечтал, его не отправили: всё-таки в техникуме учился, грамотный человек – зачислили молодого бойца в группу курсантов Ленинградского военного училища связи: фронт требовал специалистов.

А войны на его долю хватило с избытком – даром, что торопился врага в лицо увидать. В июле сорок второго их стрелковый полк держал оборону под Воронежем – свои танковые атаки немцы методично чередовали с массированными авиационными бомбардировками. Воспоминания фронтовика о том сражении строги, лаконичны, жутковаты: «Одна из разорвавшихся вблизи бомб полностью закопала меня в траншее. Думал, что задохнусь, а через некоторое время другая бомба, наоборот, выбросила из траншеи. Я был ранен семью осколками, в том числе в голову, потерял много крови и пролежал на бруствере без сознания весь день. Когда солдаты полкового похоронного взвода собирали раненых, меня положили к убитым для захоронения. Но медицинская сестра всё же проверила у меня пульс, и обнаружила, что сердце бьётся. Тогда меня переложили в группу раненых».
…Другой эпизод переносит нас в зиму сорок третьего года, в окрестности Сталинграда, где отступающие фашисты – порядка шести дивизий — шли напролом с остервенением обречённых, прорвав на одном из участков – близ хуторов Краснослободска — заградительную линию русских. Из пятисот наших бойцов в живых тогда осталось не более пятидесяти. Позже стало известно, что прорвавшаяся немецкая колонна попала на пути следования под огонь советских фронтовых резервов, и была уничтожена практически поголовно. Но это случилось позже, а между тем заснеженные и густо усеянные вражескими трупами краснослободские поля пылали жаром. Гитлеровцы шли как заговорённые, волна за волной – они знали, останавливаться нельзя, любой ценой – только вперёд: убитых никто не считал, раненые замерзали в снегу. Перевес врага был огромен, наши боевые порядки перемешались с землёй, щедро набрякшей кровью. Вывернутый чуть не наизнанку разрывом гранаты, оглушённый ударом о бруствер, лейтенант Алексей Азаров истекал кровью на дне окопа. И виделось ему — снег не тает, снег плавится. А быть может, это плавилась земля?
Захрипев и схватившись за горло, осел и навалился на него старшина Никифоров. Успел сказать, выдохнув кровавым бульканьем: «сынок, прикройся мной». До звериных инстинктов обострённые чувства дали команду: затихни, не шевелись, укройся телом товарища, немцы добивают штыками раненых русских. Потом была темнота и гортанные голоса, и хруст разрываемой ткани и плоти: фашист колол штык- ножом мёртвое тело старшины. И в чёрной пропасти утонуло сознание лейтенанта Азарова…
Через несколько часов его спасли санитары. Обмороженное тело выкручивало сплошной болью – Алексей на мгновение очнулся, успев понять, что он ни на том, а на этом свете. И удивился, насколько ему всё безразлично, и подумал почти с досадой: зачем жизнь так цепляется за меня?
Ему и позже не суждено было погибнуть — в октябре сорок третьего года, в кровавой мясорубке при форсировании Днепра. Получил тяжелое ранение, долгие месяцы провёл в госпиталях – навсегда остались с ним отметины немецких осколков. Но главное – выжил. И продолжил боевой путь. Жизнь действительно сберегла его. Как сберегла и шестерых его братьев, которые все до единого уцелели и возвратились с фронта домой – мама отмолила их у Богородицы. Случай заповедный – благодать, ниспосланная свыше: и слава Господу, такие проблески небесного спасения пронзали светом кромешный апокалипсис войны – немало тому сокровенных свидетельств.
Эта история в их роду известна всем: сентябрьской ночью сорок первого их маме, Марии Ильиничне, явилась во сне Пресвятая Богородица и сказала, что сохранит её детей, но для этого надо похоронить всех солдат – и русских, и немецких – убитых в недавнем жестоком бою на ржаном поле близ Новой Буды. Что ж, по вере вашей да будет вам: на следующий день, вместе с соседкой, мама пошла на то поле, и, крестным знамением все страхи отгоняя, до поздних сумерек хоронили они лежавших там бойцов, русских и немцев – всего набралось около сорока человек. И Богородица исполнила завет — сберегла семью: Мария Ильинична много об этом рассказывала. Теперь в семье свято хранят её маленький, кипарисовый, тонкой резьбы образок — как память о ней, как материнское молитвенное завещание.
…В наградном активе Алексея Васильевича три ордена Красной Звезды, два ордена Отечественной войны первой степени, медали «За боевые заслуги», «За взятие Будапешта», «За освобождение Праги» и другие боевые награды. После войны он закончил Военную академию связи имени маршала С.М.Будённого в Ленинграде. Служил в различных гарнизонах по стране. Потом был принят на должность преподавателя в Военную артиллерийскую академию имени Ф.Э.Дзержинского, где проработал более тридцати лет. В отставку ушёл в звании полковника.
…Теперь его нет. Но жива память о нём. Никогда не забудут Алексея Васильевича дети, внуки, правнуки. Не забудет Родина: в Москве, в парке «Патриот», в списках галереи «Дорога памяти», среди миллионов фронтовых имен, навечно отчеканено и его достойное имя.

Автор — Николай Логвинов.